Кропоткин об анархо-индивидуализме

Отрывок из работы П.А.Кропоткина “Современная наука и анархия”:

Индивидуалистическое направление в анархии пред­ставляется пережитком давно прошедших времен, когда средства производства не достигли еще такой степени со­вершенства, какую придают им современная наука и прогресс техники, и когда вследствие недостаточности всего производства, в коммунистическом обществе виде­ли неизбежность общей нищеты и общего порабощения.

Индивидуалистическое направление в анархии име­ет, конечно, главным своим основанием желание сохра­нить в полноте независимость личности. В этом оно идет вполне рука об руку с коммунистическим направлением. Оба стремятся к тому, чтобы никакие общественные це­пи — вроде тех, которые налагала старозаветная семья или городская община, или цех (гильдия) в то время, когда они уже вымирали, — не стесняли свободного раз­вития личности. В этом одинаково заинтересованы и ком­мунист-анархист, и индивидуалист вообще.

Но индивидуалистский анархизм является также про­тивником коммунистского анархизма; и тогда несогла­сие между ними бывает основано, по нашему мнению, на недоразумении.

Всего каких-нибудь пятьдесят или шестьдесят лет тому назад, самый скромный достаток и возможность располагать частью своего свободного времени были до­стоянием лишь весьма небольшого числа людей, эксплуатировавших труд других и живших трудом рабочих, крестьян или рабов. Поэтому те, кому дорога была эко­номическая независимость, со страхом ждали дня, ког­да им нельзя будет принадлежать к небольшой приви­легированной кучке людей. В личной собственности они видели тогда единственное спасение для обеспечения че­ловеку достатка, досуга, свободы. Не надо забывать, что в то время Прудон оценивал все производство Франции всего в пять су, т. е. в 12 копеек в день на человека.

Однако теперь это затруднение перестало существо­вать. При наличности огромной производительности че­ловеческого труда, которая достигнута нами в земледе­лии и промышленности (см., например, мою работу «Поля, фабрики и мастерские»), не подлежит никакому со­мнению, что очень высокая степень достатка для всех могла бы быть достигнута легко и в короткое время при помощи умно организованного коммунистического тру­да; причем от каждого отдельного лица потребовалось бы не более 4-5 часов работы в день; а это дало бы возможность иметь по крайней мере пять совершенно свободных часов в день после удовлетворения всех глав­ных потребностей: жилья, пищи и одежды.

Таким образом, возражение о всеобщей бедности при коммунизме, а следовательно, и подавлении всех тяже­лою работою совершенно отпадает. Остается только же­лание, совершенно справедливое желание, сохранить для личности наибольшую свободу рядом с выгодами обще­ственной жизни, т. е. возможность каждой личности в полности развивать свои личные таланты и особен­ности.

Как бы то ни было, анархический индивидуализм, т. е. направление, ставящее во главу своих желаний пол­ную независимость личности без всякой заботы о том, как сложится общество, — это направление в настоящее время подразделяется на две главные ветви. Во-первых, есть чистые индивидуалисты толка Штирнера, которые в последнее время нашли подкрепление в художественной красоте писаний Ницше. Но мы не станем долго на них останавливаться, так как в одной из предыдущих глав уже указали, насколько «утверждение личности» мета­физично и далеко от действительной жизни; насколько оно оскорбляет чувство равенства — основу всякого ос­вобождения, т. к. нельзя освобождаться, желая господст­вовать над другими; и насколько оно приближает тех, кто зовет себя «индивидуалистами», к привилегирован­ному меньшинству: к духовенству, буржуа, чиновникам и т. п., которые также считают себя стоящими выше тол­пы и которым мы обязаны государством, церковью, за­конами, полицией, военщиной и всевозможными вековы­ми притеснениями.

Другая ветвь «анархистов-индивидуалистов» состоит из «мютюэлистов» — т. е. последователей взаимности Прудона. Эти анархисты ищут разрешения социальной задачи в свободном, добровольном союзе тысяч мелких союзов, который ввел бы обмен продуктами при помощи «марок труда». Марки труда обозначали бы число рабо­чих часов, необходимых для производства известного предмета, или же число часов, которые были потрачены отдельным лицом на производство общественно необхо­димой работы.

Но в сущности, такое устройство общества вовсе не индивидуализм, оно вовсе не является презрением об­щественности и возвеличением личности в противность обществу. Напротив того, оно является, подобно комму­низму, одною из высших форм общественности, по срав­нению с теперешним строем. Его можно упрекнуть толь­ко в том, что оно представляет сделку (компромисс) меж­ду коммунизмом и индивидуализмом, так как пропо­ведует коммунизм — во владении всем, что служит для производства, и индивидуализм, т. е. сохранение тепереш­ней заработной платы, личный расчет,— в вознагражде­нии за труд.

Эта двойственность и является, по нашему мнению, непреодолимым препятствием для введения такой формы общежития. Невозможно обществу организоваться, сле­дуя двум противоположным началам: с одной стороны — превращение в общую собственность всего, что было произведено до известного дня; а с другой — строгое сохра­нение личной собственности на то, что будет сработано личностью при помощи общественных орудий и запасов, причем такое личное право было бы не только на пред­меты роскоши, относительно которых вкусы и спрос раз­нятся до бесконечности, но также и на те предметы необ­ходимости, на которые в каждом обществе установилось известное однообразие оценки.

Не надо также упускать из виду огромного разнооб­разия в машинах и в способах производства в различ­ных местностях, когда в большом обществе развивается промышленность. Вследствие этого разнообразия мы по­стоянно видим, что с такою-то машиною и с таким-то обо­рудованием производства удается произвести, при той же затрате труда и времени, вдвое или втрое больше, чем когда работают более отсталыми машинами. Так, напри­мер, в ткацком деле в настоящее время употребляются такие разнообразные станки, что число станков, которы­ми может управлять один человек, разнится от трех до двенадцати и до двадцати (в Америке). Затем не следует также упускать из виду разницу в мускульной и мозго­вой силе, которую приходится расходовать отдельным рабочим в различных отраслях производства. И если принять во внимание все эти различия, то невольно при­ходится спросить себя — сможет ли когда-нибудь рабочий час служить мерилом для торгового обмена продук­тами?

Современный торговый обмен в капиталистическом обществе понятен; но нельзя понять торгового обмена, основанного на числе рабочих часов, потребных для про­изводства данного товара в обществе тогда, когда рабо­чий час перестанет уже иметь торговую ценность; если рабочая сила перестанет быть продажным товаром. Ра­бочий час мог бы служить мерилом для установления равноценности продуктов (или скорее для приблизитель­ной оценки) только в обществе, которое уже приняло бы коммунистический принцип для большинства предметов первой необходимости.

Если же в виде уступки идее личного вознаграждения было бы введено, кроме вознаграждения за «простой» рабочий час, еще особое вознаграждение за «квалифи­цированный» труд, требующий предварительного обуче­ния, или же если бы люди вздумали принимать во вни­мание «возможности повышения» в иерархии промышлен­ных служащих, то этим были бы восстановлены те самые отличительные черты современной заработной платы со всеми ее недостатками, которые нам хорошо известны и которые заставляют нас искать средства, чтобы изба­виться от нее.

Нужно, впрочем, прибавить, что прудоновская идея «взаимности» имела некоторый успех среди фермеров в Соединенных Штатах, где эта система продолжает, по-видимому, существовать среди нескольких довольно боль­ших фермерских организаций.

К мютюэлистам же приближаются и те американские анархисты-индивидуалисты, которые в пятидесятых го­дах девятнадцатого века были представлены С. П. Эндрьюсом (S. P. Andrews), В. Грином (W. Green) и в осо­бенности очень талантливым мыслителем, Лизандром Спунером (Lysander Spooner), а в самое недавнее вре­мя — Веньямином Тэккером (Tucker), многолетним из­дателем журнала «Liberty» (Свобода).

Их учение идет от Прудона, но также (у Тэккера) и от Герберта Спенсера. Они исходят из положения, что для анархиста существует один только принудительный закон, это — заниматься самому своими собственными делами. Поэтому каждая отдельная личность и группа имеют «право» поступать как им угодно — даже подчинить себе все человечество, если у них хватит на это сил. Если бы эти начала, говорит Тэккер, нашли бы себе все­общее применение, они не представляли бы никакой опасности, потому что могущество каждого отдельного лица было бы ограничено равными «правами» всех других.

Но рассуждать подобным образом, по нашему мне­нию, значит отдавать слишком большую дань метафизи­ке и делать совершенно фантастические предположения. Говорить, что кто-нибудь имеет «право» уничтожить все человечество, если у него на то хватит сил, и вместе с тем утверждать, что «права» каждого ограничены таки­ми же правами всех, представляется нам чистейшим препирательством словами (диалектикою) господ мета­физиков, без применения к жизни. Для нас, правду ска­зать, такие «словеса» лишены смысла.

Если оставаться в области действительной жизни лю­дей, то нет никакой возможности вообразить себе какое бы то ни было общество или даже просто скопление лю­дей, имеющих какое бы то ни было общее дело, в кото­ром дела одного члена не касались бы многих других членов, если не всех остальных. Еще менее возможно представить себе общество, в котором постоянные вза­имные сношения между его членами не вызвали бы ин­тереса каждого (или почти каждого) ко всем остальным и не сделали бы для него просто невозможным действо­вать, не думая о последствиях его поступков для об­щества.

Вот почему Тэккер, подобно Спенсеру, великолепно раскритиковав государство и высказав очень важные мысли в защиту прав отдельной личности, но признав также личную собственность на землю, кончил тем, что воссоздал в лице «организаций для защиты» других то же государство, чтобы помешать гражданам-индивиду­алистам делать зло друг другу. Правда, что Тэккер при­знает за таким государством только право защищать своих членов, но это право и эти отправления приводят к установлению государства с теми же правами, какими оно пользуется в настоящее время. Действительно, если вглядеться внимательно в историю развития государства, видно, что оно создалось именно под предлогом защиты прав отдельной личности. Его законы, его чиновники, уполномоченные охранять интересы обиженной лично­сти; его лестничное чиноподчинение, установленное, что­бы наблюдать за исполнением законов; его университеты, открытые для того, чтобы изучать источники зако­нов; и, наконец, церковь, долженствующая освятить идею закона; его разделение общества на классы для поддер­жания «порядка»; его обязательная военная служба, со­зданные им монополии, наконец, все его пороки, его ти­рания — все, все это вытекает из одного главного поло­жения: кто-то, вне самой общины, вне самого мира или союза, берет на себя охранение прав личности на тот случай, если их начнет попирать другая личность, и понемногу этот охранитель становится владыкою, тираном.

Эти беглые заметки объясняют, почему индивидуа­листические системы анархизма, если они и находят сто­ронников среди буржуазной интеллигенции, не распро­страняются, однако, среди рабочих масс. Но это не ме­шает, конечно, признать большое значение критики, которой анархисты-индивидуалисты подвергают своих собратий коммунистов: они предостерегают нас от увле­чения центральной властью и чиновничеством и застав­ляют нас постоянно обращать нашу мысль к свободной личности как источнику всякого свободного общества. Наклонность впадать в старые ошибки чиноначалия и власти, как мы знаем, слишком распространена даже среди передовых революционеров.

Таким образом, можно сказать, что в настоящее вре­мя учение анархистов-коммунистов более других реше­ний завоевывает симпатии тех рабочих — принадлежа­щих главным образом к латинской расе, — которые заду­мываются о предстоящих им в ближайшем будущем ре­волюционных выступлениях и вместе с тем потеряли веру в «спасителей» и в благодеяния государства.

Рабочее движение, дающее возможность сплачиваться боевым силам рабочих и удаляющее их от бесплодных политических партийных столкновений, а также позволя­ющее им измерить свои силы более верным способом, чем путем выборов, — это движение сильно способствует развитию анархо-коммунистического учения.

Поэтому можно без преувеличения надеяться, что ког­да начнутся серьезные движения среди трудовых масс в городах и селах, то, несомненно, будут сделаны попытки в анархо-коммунистическом направлении, и что эти по­пытки будут глубже и плодотворнее тех, которые были сделаны французским народом в 1793—1794 годах.